Музыкально грациозен
Перехлёст хрустальных спиц
И застывший на морозе
Взмах фарфоровых ресниц,

И сиреневые ели
В середине января,
Затаившись, присмирели,
Тайну праздника храня.

И растерянно повисли
На завистливом кусте
Комья снега, хлопьев бисер,
До земли не долетев.

Вновь от лета и до лета
Словно детское «Замри!»
Прозвучало рядом где-то,
Двери лета затворив.

Разлилось в лесу забвенье,
Затопило до небес,
И царит оцепененье,
Охраняя сонный лес.

Разбросаны остатки
Былой зимы вокруг,
Как белые перчатки
По черному ковру.

Расплакались деревья
Как дети в темноте,
Как будто их за дверью
Забыли в суете.

И бусами хрустальными
Их слезы по ветвям
Качаются печально
Подвластные ветрам.

Во всем волненье чудится
И чувства не унять.
Опять душа заблудится
И будет тосковать

В отчаянном разбеге
Сквозь морось на ветру
О белом белом снеге
На солнце поутру.

О елях в дивных кружевах,
О соснах как во сне,
О том, что стало лужами,
Расплакавшись к весне.

Разбросаны остатки
Былой зимы вокруг,
Как белые перчатки
По черному ковру.

В нагромождениях весны,
В раскрытых окнах, птичьих всплесках
И в том, что улицы грязны,
А с крыш – хрустальные подвески,

В двоих спешащих из апреля
Вдоль края льдинок в никуда,
В разлитой с неба акварели
По всем вокзалам, поездам,

В несметных россыпях созвездий,
Разбитых с неба об асфальт
И ставших грязью на разъезде,
В которой их безумно жаль,

Во всех нахлынувших волненьях
Среди весенней кутерьмы
Душе не вымолить прощенья
За холод в сумерках зимы.

Тончайших чувств невидимые нити,
Проводники глубоких, сокровенных тайн
Верните неожиданность открытий,
Природа удивления восстань.

Вспои меня пленительная влага
Безмолвного живого словаря.
Какого более желать мне блага,
Когда бросает листья ветер по оврагам
Беспутной блудницы Вселенной якоря,

Когда твой взгляд и глаз твоих движенье
Меня такою манят высотой,
Таким сбивают головокруженьем,
Что я по радуге твоей Вселенной
К твоим ногам все тем же падаю листом.

То были минуты забвенья,
Текущего смысл пропадал.
И комнаты бились в волненьи,
И к ним полумрак припадал.

Им твой полушёпот пугливый
И детский украдкою взгляд
Головокруженье сулили,
Ввергая в забытый обряд.

Дрожали узоры по стенам,
Бежали, сломя, но куда?
Им вырваться было из плена,
Как мне твоих глаз угадать.

И окна, и стены, и двери
Следили, ловя каждый вздох.
Дом происходящему верил,
Страдал, но открыться не мог.

И были минуты забвенья,
Дом замер, движений боясь,
И мы у него на коленях
Стыдились в объятья упасть.

И только глядели друг друга
И только дышали едва,
Последнюю линию круга
Нам дом, сторонясь, рисовал.

Неотвратимое рядом
Бродило довольно собой,
Дышало в затылок из сада,
Вставая у нас за спиной.

Отстрадается белыми хлопьями
По холодным, тёмным стволам.
Я свои суетливые хлопоты
Раскидаю по дальним углам.

Заболею тоской по белому
И покину сумрачный дом.
В школах доски испишут мелом и
Позабудут стереть потом.

Позабудут к окнам приникнув,
Где ноябрь не в своих правах,
От последних листьев отвыкнув,
Белым пробует на кустах.

Где врываясь морозным вдохом,
Не успев обмотаться шарфом,
Будут бегать и падать, и охать,
И в ладони дышать теплом.

Как и он все права оставлю,
Забреду в лес, где снег белей,
И с нахлынувшим чувством не справлюсь,
И заплачу, чтоб стало больней,

От того, что ноябрь не вечен,
Что он буйствует белым впотьмах,
Позабыв, как вчерашний вечер
Одиноко топтался в слезах.

Только дождь. Только серая в яблоках лошадь
У притихших кустов на сыром и пустом берегу.
Каплет. Каплет вслепую на ощупь и крошит.
И дымится земля как во сне, замерев на бегу.

Капли вкруг обтекают застывшее время,
Что хрустальною сферой повисло над лугом, дрожа,
И боится рассыпаться в этом ничейном Эдеме,
И намокшие ветки боится в себе отражать.

Не качнётся трава. Не взметнётся ни рыба, ни птица.
Только дождь. Или всё это только обман?
Но дымится земля и к реке головою ложится,
И ни вздохом, ни взглядом не выпьешь уснувший туман.

Всё тесней и тесней заплетаются тонкие сети.
Их не скинешь с лица и в ладони не соберёшь.
И в каком ты опять очутился забытом столетии
Не поймёшь никогда и дороги назад не найдёшь.

Когда художник кинет кисть
В сердцах - «Не то! Не то! Не то!"
Когда философ бросит грызть
Наук чугунное чело,
​
Когда рубака генерал
В траву опустится без сил,
Поймет, не с теми воевал,
Не в ту трубу трубил.
​
Когда король, устав от слуг,
Запрячет мантию под трон,
Прервёт игры порочный круг,
Вздохнёт и выйдет на поклон,
​
Тогда мы ляжем у реки
Вдали от всех своих стихов,
Ловя преддверие строки
В круженье птиц и облаков.

Лето. Солнце. В синем небе
Словно льдинки облака.
Сны про те места, где не был
И сезонная тоска.
​
Телефон. Друзья. Байдарки.
Сроки. Карты. Блеск в глазах.
У кого-то там запарка.
Кто-то вечно весь в слезах.
​
Джинсы. Фенечки. И шорты.
На платформе ком вещей.
Разговор сплошное форте
Про загар среди камней.
​
Электричка. Штурм. Тревога.
Два купе. Вздох облегченья.
Разливай теперь, Серёга.
Женька, доставай печенье.
​
Три часа. Забытый город.
Берег. Люди. Нету места.
Перепутанный шпангоут.
Комариное соседство.
​
Запасаемся дровами.
Солнце тонет. Плыть пора.
Плавки. Пенки. Дети. Дамы.
Ну, качаемся. Ура!
​
Вёсла. Брызги. Хохот. Песни.
Камни. Сосны. Красота!
«Командор, глуши известья,
Та стоянка?» «Нет, не та».
​
«Влево!» «Вправо!» «Прямо!» «К чёрту!
Встать, где есть!» «Молчать! Вперёд!»
«Точно всем сушить ботфорты!"
«Не зуди, пей свой компот!"
​
Распадаемся на части.
Волны. Ветер. Темнота.
Страхи. Крики. Все напасти.
И вода, вода, вода.
​
Камни. Берег. Ну, приплыли.
«Брось компот, тащи рюкзак!»
«Ставь палатку! Тент забыли?
Изумительный бардак!»
​
Котелок. Тушёнка. Гречка.
Спички. Хворост. Береста.
Дым. Огонь. Луна и речка.
И на камушках места.
​
Чай с листочками брусники.
Кружки. Лодочкой ладошки.
Пламя. Искры. Лица. Блики.
Прогоревшая картошка.
​
Шёпот. Дым от сигареты.
Расчехлённая гитара.
Голос Шурки «Всё же спето!»
«Пой, не тратя время даром».
​
«Про малиновые сани,
С синим потолком дома,
Весновей, Серёга Санин
И По судну Кострома».
​
Угли гаснут. Круг теснее.
Ну-ка шишек и хвои.
Что осталось разогреем
И опять гонять чаи.
​
Кто на берег. Кто в палатку.
Кто по лесу побродить.
Между сосен. Без оглядки.
Век бы в город не ходить.
​
Утро. Тучи. Дождик вроде.
Можно спать, или лежать.
За окошком кто-то ходит.
И не лень ему вставать.
​
Мокро. Грязно. Серо. Пусто.
Хвороста сырого груда.
Одиноко. Зябко. Грустно.
И немытая посуда.
​
Третий. Пятый. Ты смотри-ка,
Просыпается орда.
Принимается чирикать
И ходить туда-сюда.
​
Вот и чистая посуда.
Вот и полный котелок.
Что готовится за блюдо,
Отгадать так и не смог.
​
Не поход, не эскадрилья,
Кулинарный эшелон.
Сколько мы себе скормили
Греч, тушёнок, макарон!
​
Сняты, скручены палатки,
И раскиданы угли.
Эх, сейчас поспать бы сладко!
Но старшой кричит «Па-а-шли!»
​
И опять весло с волною
Бьётся. Пенится вода.
Следом тучи стороною.
Не укрыться никуда.
​
Только камни. Только сосны.
Мчится берег за бортом.
Бесконечный, млечный, звёздный
Путь вдогонкою за сном.
​
Спим в купе. Огни финбана.
Светофор. Окончен путь.
Телефон. Квартира. Ванна.
Эх, куда б ещё свернуть!

Вот и всё. Окончены бредни,
Вся вокзальная суета.
Улеглась толкотня в передней,
Все шарфы старый шкаф раздал.
​
Всё окончено, отстрекочено,
И не хватит рук раскидать
В том, что было листвою отсрочено
И вернулось вновь колдовать.
​
Тормоша и сдвигая границы,
Установит свои права
И заплачет, целуя ресницы,
И запрячется под рукава.
​
И останется только радость
В ночь по белому убегать.
И останется только падать,
Только падать и не вставать.
​
Будут в брызгах и канители
Воротник и глаза пропадать,
Будут ластиться, чтобы согрели,
Будет мокрых губ не поймать…

Это кто же чистил зубы
И отфыркивался кто,
Вытирая свои губы
О пушистые манто
​
Строгих елей, гордых сосен
И доверчивых кустов,
Кто всё это с неба сбросил,
Пролетев поверх голов?
​
В пышных кремовых бисквитах
Утопая по колени,
Разбрелась седая свита
И застыла в отдалении.
​
Жду. Гадаю. Вот очнутся
И поднимут перезвон.
Праздник. Чашки. Ложки. Блюдца.
Вспомнят: «Чай не кипячён!»

Ни губ разомкнуть,
Ни рук разобрать.
И просится звук
Безмолвию вспять.
​
Накрыли туманы,
Объяла вода.
И двигаться странно
Во тьме никуда.
​
Привыкнуть грешно,
Постыдно стареть.
Ни жить не дано,
Ни во сне умереть.
​
И длится столетье
Объятье Земли,
И ветви как плети
На плечи легли.

И кувшин её на плече её.
И запястья раб ей на руки клал.
Воду пил, глядел на глаза её.
Воду лил на грудь, наземь проливал.
​
Вопрошал: «Чья дочь?» с изумлением,
«Есть ли место ночлега?» с робостью.
Говорила: «Есть» со смущением
И бежала к матери с новостью.
​
Раб же Господу поклонялся ниц,
Под уздцы брал верблюда весело
И шагал вослед волшебных ресниц,
Где ресницы и солнце развесило.

Трава у дома поредела,
В канаве спит вчерашний день.
В саду крапива постарела,
У чердака с утра мигрень.
​
Никто не хочет просыпаться,
Так сладок утренний туман.
И время самое пробраться
К малины выгнутым листам.
​
За ветки яблони цепляясь
И ноги сразу промочив,
На все четыре разбегаюсь,
Едва минуту улучив.
​
Малина ждёт, глядит и дышит.
Рука к листу как поцелуй,
Но солнце с крыш ей письма пишет,
В траву роняя сотни струй.
​
Опять, опять в саду замечен,
И, глупо руки простирать.
Пыльцой цветов уже помечен,
И солнце пялится опять.
​
Дверь ноет, злится рукомойник,
Горшки и кринки разбирают.
Мычит корова, ждёт подойник,
И день встаёт из-под сарая.

В намороженные стёкла
Солнце бьёт желтком яичным.
На мгновенье жизнь умолкла
И взяла меня с поличным
​
В бесконечной канители
Позабывшим о текущем.
На стене часы старели,
Я же ими был отпущен.
​
И застывши без движенья,
Без шуршанья на столе
Я хранил оцепененье,
Словно Ансельм в хрустале.

Белые метели,
Высокие дома.
Ёлок канителью
Мается зима.
​
Мишурой завесилась,
Блеск как пыль в глаза.
А сама наметилась
Как лиса в леса.
​
Вновь гирлянда длинная
Врёт про Новый Год.
Корка мандаринная
Замерзает в лёд.
​
Календарь мешает числа
И кидает на авось.
Время льдинкою повисло
И как сон оборвалось

Только в памяти осталось,
Словно чиркал мелом я,
Как по городу терялась
Твоя шубка белая.

Жёлтый след незримого кочевья
Приняла осенняя трава.
И, прощаясь, мокрые деревья
Охрой засыпают рукава.
​
Тишина. Но пламя всё сильнее
Разжигает праздничный наряд.
Дни темнее, а в лесу светлее.
И деревья по ночам горят.
​
Всё глядит и дышит расставаньем.
Не уснёшь, и с ними не уйдёшь.
И стоишь, но глупо ожиданье,
И пальто никак не застегнёшь.

Пахнут пальцы мандарином,
Детства дольки разломав.
День, повиснув на гардинах,
Спит, у ночи сон украв.
​
В крем-брюле пролито кофе.
Полусобрана постель.
Битлз опять поют про «Love is …»
Ты - про солнце и апрель.
​
Я теряюсь в этом танце
За зеркальной стороной
В сентябре со школьным ранцем
По двору бегу домой.

Кто с чётками, кто с тётками
По улицам идёт.
Играя жизни нотками,
Танцует и поёт.
​
Покаются греховники,
Гася души разлад.
Укажут путь духовники
В желанный райский сад.
​
Тряхнёт Земля кудрями,
Расклад тасуя свой.
Меняются местами
И первый, и второй.
​
Меж ними стихоплёты,
Себя умнее мня,
Заполнят дней пустоты,
В них рифмами звеня.

Треснул неба потолок,
Полог времени задрал.
И печатных дней станок
В небо хрупкое упал.

Разбивались, рассыпались,
Душ прикрученные звенья.
Разлетались и терялись
Мысли, чувства и движенья.

Душ нагих бездонный хохот
Тучи сонные растряс.
Облаков небесных клёкот
В этом хохоте увяз.

Из-за облака в лукошке
Ной по небу проплывал.
Чувства, мысли как рыбёшек
В свои сети собирал.

Удалую песнь исторгнул,
Выгнул времени каркас.
Рявкнул: «Ordine! Order! Ordnung»!
И к Земле приблизил глаз.

Дней станок печатных справил,
Неба трещину зашил.
Сети вытряхнул, расправил,
Сел и трубку закурил.

«Ну, прощай, Земля нагая.
Обретая свой удел,
Души новые строгая,
Помни сей лихой жупел».

Прыгнул в круглое лукошко.
Взял небесное весло.
И в далёких звёзд окрошку
Его мигом унесло.